WWW.BORODINSKY.COM
Рецензия на книгу.
Е.В.Тарле. Континентальная блокада. Исследования по истории промышленности и внешней торговли Франции в эпоху Наполеона. Москва. 1913 год.


12-го января 1801 года император Павел I приказал донскому казачьему войску двинуться на завоевание Индии. Этот решительный шаг обыкновенно причисляют к разряду тех эксцентричностей, которыми ознаменовался конец неудачного царствования. При всеобщем осуждении царил и сошел в могилу несчастный император и резким диссонансом в согласном хоре, его хулителей звучит сочувственный отзыв Наполеона: «Кто знает, быть может, это - великий человек, находящейся в затруднительном положении». Это мнение вполне понятно. Ненависть к Англии роднила души обоих властелинов, и решительные меры Павла были как раз под стать стилю Наполеона.
Острая вражда к Англии подчас совершенно ослепляла его ясный разум, но после первых неудачных попыток покорить заморских соседей Наполеон быстро вылечился от многих иллюзий. Он не мог не понять, что для успешной борьбы с могущественными островитянами нелепо прибегать к военной силе: тут нужны иные пути и совершенно другие методы. И вот, как апофеоз протекционизма, как решительный и дерзкий до безумия удар по Англии и в качестве «важнейшей и великой мысли царствования», родилась система континентальной блокады. Хотя ей предше­ствовали некоторые законодательные предпосылки с тенденцией резкого протекционизма; хотя в мечтах некоторых промышленников уже носились основные идеи блокады, - тем не менее этот шаг Наполеона поражаете своим размахом.
Блокада принадлежит к разряду тех огромных исторических деяний,  которые, задевая великое множество всевозможных интересов, оцениваются с большим трудом и, преимущественно, смотря по ре­зультату. Не удался павловский поход в Индию, и он немедленно заносится в историю, как безумие абсолютного владыки, тогда как не менее безумное, но удавшееся завоевание разбойником целого царства признается великим историческим подвигом (Ермак, Пизарро). Долговременную блокаду очень трудно взвесить на точных исторических весах, строго учитывая все ее плюсы и минусы.
Неоспоримо только одно: замысел Наполеона был настолько широк, так глубоко взволновал нормальный ход европейской экономи­ческой жизни, таил в зародыше такие исторические сюрпризы, открывала столько неожиданных перспектив, что континентальную блокаду нельзя затрагивать только, мимоходом и толковать свысока, как нелепую опечатку в ходе исторического развития. Блокада — единственный в своем роде исторический и экономический эксперимент, требующий тщательного и внимательного изучения. И наше национальное самолюбие должно быть удовлетворено, что именно русский ученый поставил исследование блокады на надлежащую научную высоту и своим основательным трудом сделал видный и ценный вклад в европейскую историческую науку.
21-го ноября 1806 года Наполеон подписать декрет о блокаде британских островов. «Всякая торговля и всякие сношения с Англией были воспрещены (в частности даже письма, адресованные «в Англию или англичанину, или написанные на английском языке», отныне не должны были пересылаться на императорских почтах во владениях Наполеона или его союзников, или в землях, занятых императорскими войсками. Всякий товар, принад­лежащий английскому подданному, конфискуется. Ни одно судно, идущее из Англии или английских колоний, или даже побывавшее там по пути, не до­пускается ни в один порт, под страхом конфискации (как судна, так и груза», стр. 256).
Тут выражены основные и существенные черты блокады, хотя в дальнейшем он получил ряд изменений и дополнений. Было ясно, что эти исключительные мероприятия должны вызвать настоящий переворот в экономической жизни Европы. Одновременно разрывались все многочислен­ные нити, связывающие континент с Англией и, через её посредство, с большинством вне -европейских рынков. От подозрительности Наполеона, которому на каждом судне мерещились английские товары, первоначальные рамки блокады сильно расширились. Морская торговля погибла, и прекращался внешний ввоз на континент фабричного сырья и колониальных продуктов, прочно вошедших в европейский обиход. Таким образом, отныне вся континентальная Европа собственными силами должна была, удовлетворять все  свои потребности. Эти  последствия блокады не особенно пугали Наполеона. 
По его политико-экономическим воззрениям, самым существенным элементом государственного хозяйства было земледелие, далее следовала промыш­ленность и, наконец, торговля, интересы которой Наполеон принимал к сердцу менее всего. По его замыслу, блокада не только должна была совершенно разорить Англию, но и поднять на неслыханную высоту французскую промыш­ленность. И при каждом новом военном успехе Наполеона в захваченных государствах и провинциях первым делом проводились мероприятия, имевшие в виду эти две цели. Не беда, если попутно захиреет торговля, разорится не французская промышленность и население останется без продуктов первой необходимости. Блокада - великое патриотическое дело, которому, хочешь – не хочешь, все должны приносить посильные жертвы. И жертвы, дей­ствительно, были принесены огромные. Словно какой-то ураган пронесся по всей Европе.
«Современники говорили, что нельзя описать бедствий и разорения Голландии, вызванных континентальною блокадою» (стр. 394). Гамбургское купечество «на коленях умоляло Наполеона не губить город с 150,000 жи­телей, не разорять в конец торговли», но «правила блокады ни в малейшей степени не были для Гамбурга смягчены» (стр. 349). Этот ганзейский город был отдан под управление известного Даву, оставившего там страшную память. За получение писем из Англии он сажал местных жителей в тюрьму. Усердствовали и в других местах: на ярмарке в Бокэре целая улица, где обыкновенно продавались колониальные товары, была конфискована правительством. Приведенные факты лишь отдельные штрихи из истории блокады, богатой картинами экономического разорения и дикого произвола администрации. 

Губернатор Иллирии генерал Бертран запрашивал На­полеона: можно ли допускать, чтобы население держало у себя сахар для личного употребления? Вопрос как будто немного странный, но все сотруд­ники императора отлично знали, что в осуществлении блокады лучше переусердствовать, нежели сделать малейшее упущение.
Это лучше всего испытали на себе рассаженные но европейским тронам родственники Наполеона, получавшее за слабое соблюдение блокады жестокие головомойки. Упомянутый выше сахар играет видную роль в истории блокады. В 1811 году один килограмм сахара стоит в Лондоне 76 сант., а в Париже блокада взвинтила его цену до семи франков. Идеалом же являлось такое состояние рынка, при котором сахар вовсе исчезал из обращения. Дело освещалось так, что без сахара, без кофе, без какао может обойтись «всякий хороший француз, размышляющей о том зле, которое от этого получается для разъяренных англичан!» (стр.508). Так несладко должна была жить вся Европа до тех пор, пока не умудрится обойтись собственными силами, производя все необходимое на своей территории. И надо сказать правду, что в деле развития европейской экономической самодеятельности блокада сыграла огромную роль.
Индию Наполеону не удалось заменить ничем: это сделала гораздо позднее химия; обещанная императором миллионная премия за изобретение льнопрядиль­ной машины, долженствующей содействовать изгнанию британского хлопка, так и осталась не присужденной. По зато европейская  свеклосахарная промышленность может считать Наполеона своим отцом.  Все мелочи блокады горячо интересовали императора, и, своим постоянным вмешательством в её практику, он до нельзя обострял всю систему и электризовал её исполнителей. Отсюда происходило, что правила блокады выходили из рамок обычного закона и превращались в своеобразный экономический террор. «Теперь трудно понять, - писал один современник немного шутя после блокады, -  как Европа могла хоть один день терпеть эту тиранию фиска...» (стр. 309).
И в конце концов континентальная Европа не пожелала быть насильно облагодетельствованной: она восстала против споткнувшегося Наполеона и, соединясь с ненавистной Англией, «разбивала таможенные кордоны, раскры­вала порты англичанам, ликующими кликами и приветствиями встречала первые открытые, легальные, а не контрабандные высадки англичан и выгрузку английских товаров» (стр. 693). Европа еще чувствительнее страдала бы от блокады, не будь к ней двух поправок: контрабанды и лиценций. На почве блокады контрабанда достигла чудовищных размеров. Зависимая от На­полеона Европа как будто составила против его системы заговор, войдя в молчаливый союз с контрабандистами. И чем дальше от глаз Наполеона, тем сильнее работала контрабанда. Императору иногда осмеливались доло­жить, что «контрабанда сильнее таможен, что с нею союзе вся Европа и вся Франция, кроме промышленников, да и тем выгодно лишь воспрещение английских фабрикатов и невыгодно запрещение сырья» (стр. 295). Наполеон грозит европейским ослушникам, расширяет до неслыханных размеров таможенную службу, - но безуспешно.
Английские товары непрерывным потоком тайком вливаются в Европу, смягчая гнет блокады и доста­вляя контрабандистам и продажным таможенным чиновникам огромные состояния. Другим обходом блокады, но уже легальным, были лиценции. Так назывались особые свидетельства, разрешавшие ввоз из Англии на известную сумму фабричного сырья и колониальных товаров, в обмен на которые нужно было вывести соответствующее количество французских изделий. Для счастливцев, удостоенных получения лиценций, эта операция оказы­валась настолько выгодной, что вторая часть условия исполнялась часто лишь формально: вывезенный французский товар бросался в море. Лиценции сильно способствовали охлаждению франко-русской дружбы. Блокада тяжелым бременем легла на всю Россию. Английские публицисты доказывали, что от кон­тинентальной системы мы страдаем более других стран. Это подтверждал и французский банкир Лафит, указывая, что «до блокады рубль стоил три франка, теперь он едва держится на 20 су» (стр. 502). Независимо от этого, блокада держала на крайне низком уровне наши хлебные цены, сильно раздражавшая землевладельцев.

Английские памфлетисты писали, что если Александр не расторгнет губительный для населения союз с Францией, ему грозить участь отца. Это было несомненное преувеличение, но с недовольством блокадою тем не менее приходилось считаться. Казалось особенно обидным, что во Франции лиценции смягчают гнёт блокады, который всей своей тяжестью давить русское население. Это обстоятельство ставилось на вид Наполеону, который, со своей стороны, указывал на огромный тайный провоз в Россию английских товаров. По французским сведениям, на одну из лейпцигских ярмарок через Россию пришло 700 повозок контрабанды. «В Европе знали, что блокада ссорит императоров, и с волнением ждали развязки, от которой зависели судьбы Европы» (стр. 496). И развязка, не за­ставила себя ждать: приближался 1812 год.

В основе выдающегося исследования г. Тарле о блокаде лежат материалы, добытые из архивов главнейших европейских государств.  В рассмотренном труде оживают заброшенные и забытые издания и получают, огласку всевозможные рукописные материалы, некогда прикрытые покровом строгой канцелярской тайны. Но не только новизной опубликованного материала привлекает ученых и рядовых читателей книга г. Тарле. Знакомясь с ней, мы попадаем в идеальную атмосферу научного исследования. Именно так надо работать в исторической науке: нигде никакой публицистики, никаких скороспелых гипотез, никакой ретушевки прошлого; всегда и повсюду внимательное и объективное изучение действительности, крайняя осторожность в выводах, целомудренно-научное обращение с фактами и материалами. К огромному запасу сведений, собранных в книге по экономической истории, будут часто обращаться историки, экономисты и финансисты. И жаль, что для облегчения справок к книге не приложен указатель. Пант.